Владимир Берязев
заметки о современной поэзии
Довольно часто мне стала попадаться в Сети юморная картинка, где голый мужик стоит на льду в некой экзистенциальной задумчивости перед чёрным квадратом проруби, а не менее голая баба кричит ему с крылечка бани: «Казимир, прыгай!»…
Ну-да, смешно, конечно, да — стёбово, интеллектуальненько, что и говорить. Но ехаем далее! Уж если отказались вослед за Малевичем от формы как таковой, от традиции, от всякого рода ограничений, то чего уж тут сомневаться или стесняться, надо прыгать не раздумывая в абсурд, в пустоту, в концептуализм, в бессвязный, набитый вычурными метафорами и эпатажными непристойностями верлибр. Границы пустоты зависят лишь от амбиций автора, разрушителя канона, от ликвидации представления об искусстве как таковом, таки — да.
Но форма, канон, мастерство, перевоплощённый талантом материал не есть для новых, стоящих перед чёрной прорубью самосочинителей первостепенный объект для разрушения и ниспровержения. Главная цель для нынешних поколений тех, кто пытается замкнуть в раму пустоту, есть отрицание той самой серафимовой вести, горней связи глаголющего художника с вышним источником дара. А посему мы наблюдаем как исподволь разрушается принцип эстетики, высокие начала духа, принцип идеала, то есть искусство перестаёт быть мерилом наивысшей ценности, тем примером, к какому следует стремиться при осознании всего своего человеческого несовершенства, если не сказать — ничтожества.
*
Не так давно в споре с коллегами по перу я опубликовал в одном из чатов свою давнюю мысль, которую сформулировал следующим образом: «Время наше таково, что стихотворцы (зачастую вполне одарённые), перевалившие, как правило, своё сорокалетие, нарекают небрежность стилем, делая из этого чуть ли не декларацию. НО НЕБРЕЖНОСТЬ И ПОЭЗИЯ — НЕСОВМЕСТНЫ!»
Мнения в означенном поколении, как это часто бывает, разделились. Сергей А. из числа преподавателей Литинститута поддержал:
«Мне не удаётся объяснить это. Рассказывают в ответ байки про семантические поля и духовный поиск, стратегии и симулякры. Говоришь — да у вас же стихи дрянь, вообще не стихи, и начинается обезьяний визг. К тому же они легко сбиваются в стаи и потом эффективно травят несогласных и одиночек. Мне даже вчера заявили — вы же совершенно один, в качестве упрёка. Причём — накатом, атакой, волнами идут, и сколько разговоров — так, ты будто бы заживо похоронен. Нет, ты даже забетонирован в стену, кроме глаз»…
А вот поэтесса по имени Анна приняла это на свой счёт, близко к сердцу, прямо скажем, и принялась усердно возражать:
«Это гений и злодейство несовместимы, а небрежность и поэзия — вполне. Сейчас слишком много людей научились писать аккуратные стихи , сейчас машины вам что хотите аккуратное напишут. Поэтому — небрежность — это стиль нестарательных, которым реально есть что сказать. Неужели вам самим не надоели стихи, слишком похожие на стихи, чтобы быть стихами?»
Издатель из Красноярска А.П ей возразила: «Невнятицу-то бормотать каждый может, а вот — чтобы в память врезалось навсегда… тут мастерство необходимо».
На что мой оппонент Анна проговаривается: «А что если у поэта нет задачи врезаться в память навсегда? А что если в его сверхзадачу входит в том числе экологичность собственного «я» и непритязание на долговременное владение душой читателя? А что если его небрежность — это часть обещания свободы?»
Вот! Момент истины близок. Явленный ответ поколения!.. хорошо хоть первоисточник указали (пусть и с ошибкой — у АСП, понятное дело, гений и злодейство несовместны), но и на том спасибо…
Что касаемо версификаторов, то их всегда было полно, не стоит на искусственный интеллект списывать собственную беспомощность найти единственно возможную строку, которую надо услышать, ибо оная существует в неких эмпиреях и ждёт своего автора. А лабать можно по-разному, вагинальные верлибры тому яркий пример. А относительно стремления к экологичности собственного «я» и заведомого непритязания на долговременное владение душой читателя, а также декларация упомянутой небрежности как части обещания некой свободы, то это имеет отношение в большей степени к душевному комфорту, напоминает цитату из бизнес-инструкции; свобода же явленной небрежности не есть стиль отрицающих гладкопись, компенсируя это неким новым содержанием, это всего лишь лень, отрицание мастерства и элементарное невладение ремеслом. Приготовишки не могут, не в состоянии по определению воплотить то, о чём, в частности, говорил Лев Толстой, рассуждая об художестве как таковом: « …в искусстве музыки, поэзии художник открывает завесу будущего — показывает, что должно быть. И мы соглашаемся с ним, потому что видим за художником то, что должно быть или уже есть в будущем. То же — и в высшей степени — в нравственной проповеди, в пророчестве». А значит таковое произведение не может быть несовершенным, необязательным, рыхлым и приблизительным — по принципу «я сымпровизировал, а вы догадайтесь сами о глубине и величии моего высказывания».
В связи с этим мне почему-то вспомнилась дебильная девочка Грета Тумберг, которая талдычит перед телекамерами про экологию человека по тайному наущению неких взрослых дядей. Однако во всё той же, отрицающей необязательность и небрежность русской поэзии, явление этой девочки уже было предсказано Александром Ерёменко в конце 80-х годов прошлого века:
Ей очень трудно нагибаться.
Она к болту на 28
подносит ключ на 18,
хотя ее никто не просит.
. . . . . . . . . . . . . . .
Ее мы видим здесь и там.
И, никакая не лазутчица,
она шагает по путям,
она всю жизнь готова мучиться,
но не допустит, чтоб навек
в осадок выпали, как сода,
непросвещенная природа
и возмущенный человек!
Так что, если сравнивать современных стихотворцев с этой самой дебильной девочкой Гретой, то следует признать, что вас с экологичностью собственного я и небрежностью как обещанием новой степени свободы — попросту используют для разрушения языка и традиции. Ровно в той же степени как используют с помощью технологий манипулирования и пиара жалостливый образ всё той же Греты, увы.
*
Как мне поведал всезнающий ГУГЛ, на сервере Стихи.ру зарегистрировано 1 миллион182 тысячи 016 авторов (по данным на 4 февраля 2022 года), целое государство поэтов, только представить себе — Латвия, Эстония, Тринидад и Тобаго, Люксембург, Черногория и здесь же блаженный остров Стихиры или Поэтландии, не уступающий этим славным странам по численности! Что-то из разряда кошмаров. А если прикинуть, что каждый из стихосочинителей опубликовал на просторах Виртаула хотя бы десяток виршей, то сознание накрывает океаническое цунами миллионов и миллионов стихотворных строк. Чур меня!..
Читатель эволюционировал. Читатель в стране, где часто нет границы между поэтом-небожителем и бомжом, сам получил, сочинительствуя, прямой доступ на Парнас, разлил оскудевшую Ипокрену по пластиковым бутылкам и впаривает эту прежде божественную влагу друг дружке бесплатно — только отведай, только оцени единым кликом благосклонным.
Девальвации поэтического слова ещё в конце ХХ века у нас весьма способствовало массовое распространение авторской песни, в которой качество поэтического текста отступало на второй план, главное было в доступности со слуха сентиментально-романтического или полузапретно-героического содержания, главное было в характере-образе исполнителя, в тембре голоса, в харизме самого барда. Вот так и возникло явление массовой культуры, носителем которой стал кассетный магнитофон, а героем — не поэт, а кумир публики, некий синкретический гомункулус, рождённый политико-социальными ожиданиями масс. Замечено, что авторская песня не терпит перенесения её на бумажный носитель, слабость и часто беспомощность текстов становится очевидной.
Об этом в своё время замечательно писала Марина Кудимова в статье «Созависимость», она есть в Сети: «Площадной, популистский характер «громких читок» повлиял на русскую поэзию куда сильнее цензуры и «внутреннего редактора». Поэзия лишилась ореола аристократизма и пошла по пути упрощения, адаптации к уху толпы. Это привело к абсурдной ситуации, когда поэтов стало больше, чем читателей (о чем пророчески предупреждал тот же Вознесенский), а обсценной лексики в стихах — больше, чем на улице, где некоторые все же до сих пор стесняются громко материться. Авторская, или бардовская, песня, благодаря гитаре еще более легкая для усвоения, чем Попса, явилась ей не культурной альтернативой, а рыночным конкурентом. М. Харитонов, может быть, с долей утрировки, но в целом точно описал этот феномен: «…для того чтобы бардовская песня существовала, нужны следующие вещи. Во-первых, поэт, не обязательно хороший, даже лучше, чтобы средний, понятный. Во-вторых, этот поэт должен уметь петь, не обязательно хорошо, даже лучше, чтобы плохо, чтобы голос нормально ложился на запись без особых потерь красоты при многократном переписывании. И играть — как вы уже догадались, не обязательно хорошо, желательно, наоборот, просто, чтобы желающие могли подобрать аккорды».
Миллион с лишним самосочинителей есть закономерный итог вышеизложенного пути деградации поэтического слова и прежде высокой, двухвековой традиции русского стихосложения, «и табор наш с классических вершинок перенесли мы на толкучий рынок», Пушкин и здесь всё предвидел-предугадал.
*
Лет до восьми я был убеждён, что все поэты уже умерли.
Да, и сегодня внутри себя я твёрдо знаю, что поэтом становятся только после смерти, такова природа оного дарования.
Так для чего и кому нужно сегодня это ремесло?
В качестве примера предлагаю недавнее событие из поэтической жизни Новосибирска. Есть у нас такой литературный подвижник Антоша Метельков, он, приложив героические усилия, собрал и издал сборник «Парк», состоящий из подборок 12 новосибирских поэтов, этакий ремейк легендарного «Гнезда поэтов» 1989 года издания. Не буду останавливаться на авторском составе поимённо, с моей точки зрения, более половины из них талантливые, действующие и состоявшиеся поэты. Прискорбно другое, на презентацию сборника «Парк» явилось шесть авторов этой книги, в конференц-зале областной научной библиотеки на 100 мест присутствовали директор библиотеки Светлана Тарасова, зам. директора Владимир Деев, зам. министра областной культуры Юрий Зимняков, дизайнер книги Валерия Яковлева и четыре зрителя-слушателя. Это всё, что нам следует знать о востребованности современной печатной поэзии.
Скажу более, поэтическая книга в её традиционном издательско-бумажном виде становится вариантом визитной карточки и способом участия в различных конкурсах, грантах и шансом получить какую-никакую премию, звание, грамоту. Однако изначально поэтическая книга есть явленная и вполне в самой себе законченная часть судьбы лирического героя, которого иногда бывает трудно отделить от собственно поэта. Книга, в идеале, представляет из себя композиционно и драматически — единое целое, в ней дышит (ибо это поступок!) та самая «почва и судьба». Этого качества ни в коей мере не может дать собранию поэтических текстов электронное издание, хотя сетевая жизнь поэзии есть свершившийся факт и сохранение живых токов современной поэзии есть заслуга именно Сети, это реальность и мы должны быть этой реальности благодарны.
Однако для понимания и постижения поэта потребна как раз книга, она подобно картине, живописной или графической, передаёт во всей полноте мир поэта: пафос, трагедию или моменты гармонии посреди того самого Творения.
Увы, таких поступков становится всё меньше.
*
А вообще, писать стихи в прежнем понимании этого дела — нынче есть великая роскошь, настоянная на дуракавалянии и непозволительной праздности. То есть в обыденной жизни сие почти недостижимо.
Юродивых и прежде было не густо, а в век потребления и подавно. Что касаемо упомянутого читателя, то в этой ситуации, положа руку на сердце, он уже и не нужен. По большей части, как явление массовое и культурное, как выше было сказано, он выродился. Да, и не до того ему: работа, семья, ипотека, огород, цены, ремонты, корпоративы и пр., и пр.
По большому счёту, читателя нет даже среди миллиона стихотворцев на просторах он-лайн цифровой эры российской. Не говоря о глобальном мире, близком к армагеддону.
*
… поэтому остаётся глупое, бесполезное и тайное служение, остаётся затвор, забейся в уголок, слушай дождь, ветер, вьюгу, эфир и бормочи, бормочи себе под нос.
Ну, или нескольким сведущим.
5 февраля 2022, Новосибирск
